Четвертая пуля [Похищение. Четвертая пуля. Пусть проигравший плачет] - Адам Сен-Моор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что произошло, малышка?
— Это так ужасно. Возвращайтесь немедленно, если это возможно. Несчастье с беднягой Вернье. Он в бюро, бредит. Я боюсь, что он…
Винсен миновал тамбур и шагал к нему, раскрасневшийся не только от холода, но и от того, что вечер оказался удачным. Клид прервался, чтобы пожать ему руку.
— Не беспокойтесь, Вера. Я возвращаюсь. Вызовите доктора. Уже сделано? Хорошо. Отвезите его в клинику, если доктор заговорит о госпитализации.
— Вы что-нибудь выпьете? — предложил заметно повеселевший Винсен.
Клид отказался, мотнув головой.
— Не вините себя, Вера, — сказал он мягко, прежде чем положить трубку. — Скоро я буду рядом с вами…
Глава четвертая
Чертовские неприятности
I
«Зели — это вовсе не имя…»
Вернье только что подумал об этом, потому что у него вдруг появилась мысль напомнить о себе с помощью письма.
МАДЕМУАЗЕЛЬ ЗЕЛИ…
Он представил себе надписанный конверт. Как они странно выглядят, эти четыре буквы. Когда он произносит их, это ни с чем не сравнимо. Он вкладывал в них столько тепла, что не думал о возможности показаться странным. И потом, в деревне все говорили «Зели». Все приятели по батарее говорили «Зели». Ребятишки называли ее Зели. И кюре здоровался: «Добрый день, Зели». Он снимал шляпу, чтобы ее приветствовать, ибо это она украшала алтарь Богородицы цветами каждый год и никогда не пропускала ни мессы, ни вечерни, ни заутрени. Добрый старый кюре, упрямый добряк, охотно закрывавший глаза на то, что делала паства вне церкви.
«Мадемуазель Зели…» Ее мать, должно быть, дала это уменьшительное имя ей еще ребенком, и оно так за ней и осталось. Забавное наследство! Старики в деревне должны знать ее настоящее имя.
Вернье представил, как приедет без предупреждения в наступающих сумерках, как постучит в ее дверь. Три редких удара, так он стучал, когда возвращался поздно, в дни учений по тревоге, например. Она, может быть, уже ляжет спать. Но он будет повторять свой сигнал до тех пор, пока она не выйдет из своей комнаты.
Она подойдет к двери, спросит: «Кто там?» — взволнованным и хриплым со сна голосом. Он ответит: «Это я, Арман». Она удивленно вскрикнет и тут же откроет. Он войдет, захлопнет дверь и обнимет ее неуклюжее тело, еще хранящее под ночной рубашкой тепло постели.
Женщина появилась из-за угла. Чрезвычайно спешила. Казалось, она танцует на высоких каблуках, следуя по узкому расчищенному коридору в снегу вдоль стен зданий, спрятав руки в карманы мехового манто. Вернье собрался пересечь улицу, чтобы увидеть ее лицо: он подумал, что это должно быть красивое лицо, с раскрасневшимися губами и щеками. Ему очень хотелось посмотреть на нее. Это длилось бы не больше секунды, но он будет месяцами вспоминать об этой недоступной женщине, о взгляде, которые она его удостоила. Он сделал было шаг вперед…
Женщина подошла к дому 53. Остановилась, открыла входную дверь. И исчезла внутри.
Улица вновь погрузилась в тишину. Снег уже, можно сказать, не падал. Вернье принялся постукивать нога об ногу. Очень быстро проехал автомобиль, ослепив его светом фар. Он отпрянул назад и вновь обрушил свой гнев на Клида. Он выискивал самые грубые ругательства и цедил их сквозь зубы. Это помогало, так ему казалось.
Потом он вновь вспомнил, что голоден. Он был так же голоден, когда пришел к Зели, но она об этом не подумала. А он не посмел ей сказать. Он представил ее в комнате, еще не пришедшую в себя от удивления. Ибо для нее это был бы желанный сюрприз. Она так хотела его удержать… Может быть, даже выйти замуж! Кто знает? У женщин возникают порой такие мысли…
Вернье спросил себя, пойдет ли он на это. Ведь прежде всего — разница в возрасте. Сколько ей было, Зели? Трудно сказать. Сорок? Пятьдесят? Может быть, много меньше. Ее старил — лгал он себе — шиньон серых жидких волос, позволявших местами видеть кожу.
И еще воспоминания о других парнях с батареи. Капрал Лернье, повар Морнан, коротышка корсиканец Фаруцци, вестовой капитана Бернара, здоровяк Синтей, переспавший со всеми женщинами страны, которые ему нужны были лишь для пополнения списка. И еще Вите, Гранжан, Марло, Дюль, Мареско, Буске. Не считая еще Диссара, мерзавца, которого она пришла развлечь ночью в тюрьме.
Но разве это столь существенно, что она использовала любую возможность? Она права. И потом, все это, уже так старо. Десять лет! Зели, должно быть, забыла все эти имена. И их пороки. И звук их голосов. Это самое главное. Не бороться с воспоминаниями. Быть одному.
Может быть, они и не попросит его жениться на ней, а согласится жить с ним без благословения кюре и росписи у мэра. Вернье сказал себе, что в любом случае, расписанные или нет, он и Зели вызовут смех в деревне. Но на это ему было наплевать. Он в самом деле уже сыт по горло Клидом, агентством и всякими Жюльеттами Дравиль, за которыми нужно наблюдать. Эта работа не для него. Он никогда не любил наушничать и быть чьей-то тенью.
Он вспомнил о женщине в манто, которая вошла в дом 53. В дом Жюльетты Дравиль. Но счел, что уже поздно, чтобы пойти спросить о ней у консьержки. И потом, ведь он решил уйти от Клида…
Вернье перешел на другую сторону улицы. Может, женщина выйдет…
На улице появилась машина. Она шла медленно, зигзагами, будто ослепленная своими же фарами. Вернье подумал, что шофер, должно быть, здорово надрался. Он достал сигарету и повернулся спиной к ветру, чтобы прикурить. Боже праведный! Неужели его желудок не перестанет заявлять о себе?
Подчиняясь инстинкту, он повернулся, услышав, что машина остановилась сзади. Шофер уже открыл дверцу и с видимым усилием пытался выбраться из машины. Вернье отметил фетровую шляпу, надвинутую на глаза, и высоко поднятый воротник пальто. Автомобиль был иностранной марки цвета морской волны или близкого к этому. Он казался очень комфортабельным.
Мужчина, наконец, встал на ноги и с трудом пошел. Он казался совершенно пьяным, к губам прилипла сигарета. Дойдя до Вернье, он коснулся пальцами края шляпы и жестом показал, что хотел бы прикурить. Вернье протянул свою сигарету. Пьяный медленно приблизил лицо. Он больше не пошатывался. Странный блеск сверкнул в его глазах.
Вернье понял на войне, что такое страх: комок, подкатывающийся из живота к горлу. Сейчас он испугался. На защиту времени уже не было. Кулак незнакомца изо всех сил ударил его между глаз. Ноги Вернье подкосились, и он должен был прислониться к стене, чтобы устоять. Вернье пытался достать пистолет, но на него обрушился град ударов. Ему казалось, что начали трещать кости. И тем не менее он не падал. Теряя сознание под ударами, он все еще опирался о стену, время от времени отвечая ударом левой.
Потом достал, наконец, пистолет из правого кармана, навел наугад дуло и нажал курок. Боек тихо щелкнул. Вернье вспомнил, что оружие не заряжено — этого требовал Клид. Он хотел закричать. Апперкот достал подбородок, оторвал его от земли и бросил на стену. Казалось, голова расколется. Он соскользнул на землю и растянулся поперек тротуара.
Бертье склонился над бездыханным телом. Лицо Вернье было подобно месиву, и снег впитывал кровь, текущую изо рта, разбитой переносицы и множества других ран.
II
Взвизгнув тормозами, такси остановилось. Клид протянул шоферу деньги, выпрыгнул из машины и устремился в вестибюль.
Лифт, естественно, стоял на верхнем этаже. Клид не стал ждать его прихода и бегом поднялся по лестнице. Вера была на лестничной площадке. Она едва держалась на ногах. Клид обнял ее за плечи и повел в бюро. В комнате чувствовался запах лекарств. Доктор, должно быть, использовал всю гамму антисептиков. Детектив рухнул в кресло.
Вера купила бутылку «вуври» и приготовила несколько сэндвичей. Он взял один, налил в стакан вина и молча начал есть.
«Вера — просто чудо», — подумал он…
Она машинально поигрывала ножом для бумаг, глядя прямо перед собой.
Клид съел второй сэндвич и закурил. Теперь он чувствовал себя гораздо лучше. Он сумел поспать около часа в последнем поезде на Париж в 22 часа 05 минут. Этой сиесты хватило для восстановления сил.
В такси он ни на миг не переставал думать о Вернье. Когда Вера сказала, что с тем произошло какое-то несчастье, он сразу понял, что речь идет не о несчастном случае. Он не выспрашивал деталей из-за Винсена, предпочитая не ввязывать комиссара в это дело. Он сам предъявит счет убийце.
Его глаза встретились с глазами Веры. Он нежно улыбнулся. Она, казалось, была на грани обморока. Ее ресницы хлопали, как крылья пойманной птицы.
— Это ужасно, месье Клид, — с трудом произнесла Вера.
Голос ее звучал глухо, она с трудом держала себя в руках, чтобы не расплакаться.
Клид вдруг услышал собственный голос:
